На заправке в Зальцбурге за мной внимательно наблюдал турок. Я стояла, голосовала, иногда бегала к заправочным автоматам – активно искала того, кто едет в Вену. Становилось все темнее, у меня не было фонарика. Турок, наконец, подошел:
- Ты никуда не уедешь отсюда.
Я обрадовалась его словам: когда мне кто-то говорит, что у меня ничего не получится, все сразу же получается.
- Я уеду отсюда не позднее чем через 10 минут, только отойди немного, пожалуйста. Все думают, что я с тобой, и поэтому не останавливаются.
Минут через пять я схватила вещи, не сдержалась, показала язык турку и крикнула, что я еду в Вену. И мы с рюкзаком и гитарой на пару часов примкнули к миру Адама и Энди.
- Да, я знаю, что такое Рейнбоу. – сказал Адам без тени сомнения, – но что такое Рейнбоу Газеринг?
Мы ехали в умопомрачительной машине, марка которой так и осталась для меня загадкой, в сторону Вены, пролетая 200 километров за час. Было тепло и приятно сидеть в полутьме на заднем сиденье, обтянутом каким-то комическим материалом так туго, что мой вес совсем не менял его очертаний. Положив руку на дверь машины, я любовалась собственным сюрреалистичным отражением в стекле – удлиненная искажением, и оттого тонкая рука, мазок кисти цвета загара, проступающий из черноты машины, и прикрепленное руке тело, тоже искаженное стеклом, на уровне пояса плавно утопающее во мраке.